Оливия 

В тренажерке под вечер  народу прилично, но сегодня, кажется, можно было просто расслабиться и уделить время тренировке, не вспоминая об иных задачах. Потерять форму  и тонус — не простительно, именно качества и навыки не раз спасали жизнь ей самой и тем, кто рядом. Приходить сюда больше не было рисковым занятием, официально их больше никто не искал, и жизнь, кажется, шла своим чередом. Ферма, больница, не частые встречи с Лексом, почти тайные визиты к Инге и девочкам, вылазки по магазинам и этот спортзал. Самая насыщенная фаза противостояния прошла, приобретая форму более скрытую, когда одиночек ловили по одному и делали свободными. Вернее, половину убивали, но официальная статистика об этом умалчивала, впрочем,  эти данные оставались закрытыми для общественности. Несколько недавно поступивших в чикагский госпиталь, как раз были теми, на ком побочные эффекты уокеровской сыворотки проявились позже, и все они умерли в разное время.

Лив оставила беговую дорожку, перебравшись на велотренажер, но уже не набирала большой разгон, осматриваясь по сторонам, после последней модификации сверхспособностей она чувствовала себе подобных поблизости безошибочно. Хейл, по иронии судьбы, новая Мать Сопротивления, почти сразу выдала новые инструкции: видишь Одаренного — следи за ним, дальнейшие действия по согласованию и без самодеятельности. Не каждый человек может вот так вот просто принять информацию о том, что ему может что-то угрожать. Ханнеманн не спорила, для экстремальных ситуаций всегда был план «Б», в ее случае, к сожалению, открытый бой был не возможен, так, мелкие пакости, например, обрушить шведскую стенку на головы агентов Корпорации или проникнуть в голову другого Одаренного, чтобы подсказать в какой стороне запасной выход из здания. В Чикаго около трех миллионов человек, значит Одаренных примерно 30 тысяч, во всем мире, наверное, до миллиона, значит, работы у Сопротивления — поле не паханное, возможно, с помощью соцсетей процесс был бы более быстрым, но, при этом полностью исключал возможность сохранить инкогнито. 

Тем не менее, вот он — объект, ее интересующий. Девушка, примерно ее возраста, черные волосы собраны в высокий хвост, выразительные карие глаза остановились на Оливии не надолго, словно не Ханнеманн сейчас была охотником за головами. Ореол над головой незнакомки светился молочно-белым, это означало, что она все еще блокировала саму себя, не разрешая развиваться, несколькими секундами позже, Лив поймет почему.

«Лейтенант Беллами, полиция Чикаго. Доктор Ханнеманн, прекратите на меня глазеть, я знаю кто вы, и что вам нужно»

Ментальное послание в голове было болезненным, явно и для самой Беллами, судя по проявившейся не естественной бледности, от которой лицо сотрудницы правопорядка начало казаться еще более острым. 

— Простите, вы не видели, в тире сейчас не большая очередь?

Первое, что пришло в голову, телепатический контакт явно собеседнице в тягость, но раз уж он состоялся, то разновор неизбежен. В конце-концов, стоит узнать, что именно этой Беллами известно, а в полутемном помещении с мишенями лишних ушей, как правило, не водится.

— Нет, — Беллами почему-то прячет обе руки в боковые карманы,- я не видела, но раз уж тут толпа, то, пожалуй, схожу и проверю. Составите компанию? Судя по вашему виду, вам пора сменить род нагрузок, вы слишком неторопливо крутите педали. 

В голосе насмешка или приглашение к беседе? Оливия могла бы узнать прямо сейчас, но, вместо этого, не спеша переставляет ноги на твердую почву, промокая лоб полотенцем и  молчаливым жестом приглашая новую знакомую следовать за ней. Еще не ясно, чем завершится будущий разговор, но, многообещащим его, наверное, можно назвать. 

Довоенное:

— Бабушка, бабушка, вы что делаете?? Куда вы телевизор из избы тащите?

— Как это куда? В церковь несу, на исповедь.

— ???

— Заврался совсем.

Без намеков и морали, так, вспомнилось.

Завтра я не буду смотреть новости. Я не стану вникать в происходящее. Даже ленту читать не стану. Точно-точно.

(Наверное. Что в городе происходит, точно проверю)

***

Девочки, девушки, женщины, мамы, бабушки, сестры, дочери и т.д!

Наверное, я пожелаю вам счастья. Такого большого-пребольшого, огромного, чтобы вам его некуда было девать. Но! Это не проблема, согласитесь, пусть будет столько, чтобы всем хватило. Каждой.  Ровно столько, сколько нужно!

***

Картинки у меня с телефона грузиться не хотят и ладно.  Что мы, открыток не видели?)

Нет, у меня над головой пока (!) тихо. Послевкусие шторма только где-то в глубине души, свет, который в самые темные времена, никуда не исчез. Он где-то там, километров за 85, если по диагонали, завтра, быть может, услышу. Послезавтра точно. 

Здесь свои войны.  Драмы, в которых я никогда не хотела выступать ни посредником, ни союзником, ни третьей стороной. Говорят, в этом и заключается моя вина и нет, я не верю в извинения  после «я сорвалась». Это значит: «я думала так, просто не хотела (не выгодно) говорить вслух». Чем дальше — тем роднее. Это работает. Черт с ним, после 10-го, буду прорываться обратно. Наверное.

Подурнела (с). Возраст еще никогда не догонял меня, укладываясь на плечи неподъемным.

Ад пуст. Все демоны здесь. Наверняка давно решили, что пора учиться у людей.

МП не работает без впн и это странно.

Если МП закроют, наверное, я не особенно расстроюсь. За последний месяц, кажется, не успела ни заново корни пустить, ни завести новых друзей — знакомых, если не считать одного — двух людей. Все, кто были «до», уже давно в инсте. 

Я бы и не возвращалась, если бы от избытка сердца черными буквами да на бежевом фоне, но то уже совсем другая история, да и последние дни все больше не хочется сюда приходить. Причин для этого предостаточно, озвучивать их не стоит.

Кошка стрессует. Я понемногу прихожу в себя, но моя нервная система на пороховой бочке.

Нотка оптимизма: билеты на автобусы домой вроде снова продают, но, скорее всего, это фейк. Пока не собираюсь, пару дней еще точно поживу здесь.  Возможно, до середины марта.

Энивей, суть поста в другом. Кто куда после МП?

Оливия 

***

Самая не простая вещь — это верить во что либо, когда здравый смысл — это то, от чего ты никогда не могла отказаться, ни по натуре, ни по собственным убеждениям. Надеяться немного легче, а любить — и вовсе просто, это то чувство, которое никогда не задает вопросов по поводу своего внезапного появления. И, кажется, все лишнее — уже на втором плане, главное — это то, что рядом, сейчас и здесь.

Не ошиблась. Теплая толстая ткань легко укутала плечи, защищая от февральского воздуха, что способен на такой высоте пробирать до самой крохотной косточки, порывы ветра из открытого панорамного окна могли бы запросто унести вниз. Нет, любовь дарит призрачные крылья, а меры предосторожности — гарантию того, что все не завершится, едва ли начавшись.

И к черту мораль, осознание совершенной недопустимости подобных поступков и решений,  право на счастье не могут отбирать бесконечно. По меньшей мере, не в этот раз, посему...? Решиться? Да, определенно. Не допуская сомнений, не копаясь в себе, не спрашивая, права ты теперь или нет.

Город внизу не молчит, где-то там совсем другая, понятная, но слишком обособленная жизнь, в которой то, что сейчас происходит, всего лишь одна из граней бытия, одновременно похожая на множество таких же, но, в то же время, по своему особенная.

— Там красиво. То есть, на самом краю земного шара, где атмосфера заканчивается, а начинается космос,- мечтательно, почти шепотом, совсем не похоже на типичную Ханнеманн, — но да, летать в стратосфере совершенно не практичное занятие, это факт и не поспоришь. Но все равно там красиво… А ты видел когда-нибудь северное сияние? Редкое явление, но когда все же сумел его увидеть, то долго не сможешь оторваться. Оно кажется живым, изменяющимся каждую секунду, и вот оно есть, а через минуту или две, его уже нет. Темное небо и звезды крохотными точками… За это я все еще люблю Гренландию, впрочем, в том, последнем оплоте человечества, не было тебя, поэтому, Чикаго лучше. Кажется.

Что она несет? Она, Оливия Ханнеманн, сопротивленка, что только что вернулась после сложного задания, доктор, боец… Забудьте. Любовь, которую долго держали в себе, способна менять до неузнаваемости, и в этом и есть ее однозначный плюс.

— Там, к слову, было прилично возвышенностей,  в Нууке, но нет, туда мы не поедем, знаешь, куда бы я точно поехала искать дзен на высоте? На Монблан!  В каком-то тревел-шоу показывали, там очень атмосферно и выбираться не очень сложно, если ты раньше этого никогда не делал.

Если о планах, то только так, не иначе, они оба слишком взрослые, чтобы не допускать эфемерности, размытости обоюдных намерений, потому, что в таком случае, это и планои считать нельзя, так, беглые мысли, что так же бегло стираются с памяти.

Когда Лекс успел распорядиться о доставке? Вернее, как она этого не заметила? Совершенно не ясно, на самом деле, не хороший признак, видимо совсем рассеяна, не допустимо, и ведь надо же в руках держать себя, а нет, не выходит. Только подбирает плед так, чтобы не запутаться, пока фон Эссен открывает дверь. Выпить? Почему бы и нет? Не для расслабиться, внутреннее напряжение покинуло, незримое чувство надежности обычно решает все. Это о Лексе.  Ты можешь быть невероятно сильной, стойкой и храброй, но вси эти качества никогда не будут по — настоящему завершенными, когда, обернувшись, видишь вокруг себя пустоту. Это не о Лив Ханнеманн, что теперь, кажется,  сильнее вдвойне, а может и больше, кому досуг считать?

— Почему бы и нет? Ежевичное? — мягко улыбается, заприметив под ажурной салфеткой с логотипом отеля «Hayatt» знакомую гравировку на бумаге,- я так тогда его и не попробовала на Новый Год, кажется, ведь самое время это исправить? Лекс… А ведь по сути ничтожно мало о тебе знаю. Что ты любишь? Что тебе не по душе? Я имею в виду мелкие мелочи, которые всегда выпадают из виду, потому, что теряются в общей картине, да и мы сами их не замечаем, по сути. 

Странная странность — задавать вопросы невпопад на самом деле, а может, и напротив, самая настоящая закономерность, кто знает? Подходит все-таки к окну, немного прикрыв, ветренный вихрь ворвался в комнату, за ним и немного снега.

Элис 

***

«Я вижу тебя. Теперь я могу войти в твой дом без твоего на это согласия и творить все, что взбредет мне в голову и тебе это точно не понравится, Алана Уокер».

Знакомая машина, знакомый силуэт, знакомый голос, что прощается с водителем и вот она, хозяйка дома, в котором, возможно, еще остались ее, Элис, вещи. Но, не факт, быть может их так же сожгли, как в свое время, вещи Дилана. Находиться здесь опасно, почти равно самоубийству, но Элис ждет, прячется в тени забора у дома напротив, и взгляд ее ничего доброго не предвещает. Изменилась, обратилась из некогда девушки с перчинкой, в тень, воплощение гнева и ненависти, которую с огромным трудом держит на привязи, не дает выйти наружу.

«Теперь тебе точно стоит бояться. Потому, что я — все твои страхи. Не Криспиан, не Риверс, не Джеффри Шлайдер».

Окна первого этажа светятся, плотные гардины закрывают обзор, но Хейл не торопится подходить ближе.  Незачем угадывать, что там сейчас происходит, она и так давно это знает, своих привычек Алана не меняет никогда, по меньшей мере, бытовых. Скорее всего, греет ужин, из которого половину не сьест, типичная судьба одиноких трапез.

«А помнишь?.. Все могло бы быть иначе, но случилось… Нет, случилась. Ты случилась и твое освобождение… Прямиком в могилу»

Месть? Да, пожалуй. Душа требует быстрой, кровопролитной, стремительной, разум напоминает противоположное, о холодном блюде, которое не стоит готовить в большой спешке. Вечная борьба внутренних стихий, а казалось, первую давно научилась держать под контролем. Время вернуть себя прежнюю давно не наступило, что сдерживает? Почему она ждет?

Ответов нет.  Только прячет руки в карманы, так, словно, это не две конечности, а смертоносное оружие.  Сейчас нельзя. Уйдет она? Придет кто-то другой и придется все по новой, нельзя, всех подставит. Без толку даже было приходить сюда, если разобраться. Зачем? К чему эти дурацкие душевные порывы?

Ответов по-прежнему нет. Разве что посмотреть вслед, в очередной раз переразложить в голове, наконец отделив черное от белого.

— Живи,- тихо в пустоту,- ты. Живи с этим. 

План родился спонтанно, неожиданно, как чаще всего бывает с идеями, которых долгое время очень ждешь, а они никак не приходят тебе в голову. Рано. Пока они все не в безопасности, делать что-либо слишком рано. Ничего, ожидание — это то, к чему Элис Хейл уже давно привыкла.